— Verdammte Scheisse! Да, жителям левого берега Большой Реки не повезло с этими чёртовыми герильос! — показушно возмутился я, по-немецки подержав легенду нашего пребывания в составе «подгорных» швейцарских пятнашек. — Значит, и нам с другом не повезло, как вести бизнес в таких условиях! Но у вас-то всё с этим нормально?
— Ничуть не легче, — отмахнулся Бонанза. — На север, к океану, мало кто ездит, там на самом берегу засели какие-то «тамильские тигры», и один бог знает, что это такое. Невменяемые люди. Так что основные маршруты пролегают на юг… На восток тоже можно, однако, наиболее отчаянные скитальцы говорят, что на восточной магистрали существует община объединившихся пятнашек из Китая, Тайваня и Монголии, и знаешь, кто они?
— Готов выслушать, уважаемый.
Бонанза оглянулся, особо внимательно посмотрев на группу тихих восточных людей, по-моему, корейцев, сидевших через стол от нас. Один их них с пальцем баловался.
— Это комми, Тео! — напряжённым шёпотом сообщил склонившийся через стол ирландец. — Самые настоящие комми, чтоб я лопнул! У них есть коммуна и красные флаги… Ну, пока это только слухи.
— Ужас какой, — посочувствовал я собеседнику.
— Что ты… Но в целом всё нормально, народ в округе боевой, своё так просто не отдаст никому.
— Даже бандитам?
— Своим бандитам, конечно, отдадут оговоренное, таков установленный порядок. Но только долю, на этом всё и держится.
Ещё через десять минут неспешной беседы к нам опять подошла Дебора, вместе с дежурной улыбкой показывая мелкие морщинки, от которых многие москвички в её возрасте уже разбили бы зеркало, вежливо спросила:
— Господа будут есть горячее? Повара только что зажарили молодого оленя, и лучшие куски ещё не куплены. Мистер Бонанза, вы же знаете, что рынок закрывается и сейчас сюда хлынет толпа народа!
— Берём! — сразу решил я. — Дело в том, что сюда скоро хлынет мой друг и партнёр, а он потребляет мясо в чрезвычайно больших объёмах. И вот что… Разрешите, красавица, передать вам небольшой презент от будущих торговцев! Вам и хозяйке. От белорусов.
С этими словами я вытащил из кармана куртки два дешёвых стеклянных «спрей-карандашика» синего цвета с подпольно разлитыми в Польше духами, так популярными на моей старой родине, и вручил их женщине.
— О-о! Какая прелесть! — сменила тембр официантка. — Мистер, вы галантный кавалер и воистину отличный клиент. Я сейчас же передам это хозяйке! Лучшие куски оленя будут за вами!
Всё просто и по-своему честно, это и есть Доусон.
Летом он активно живет торговлей и ремёслами, и тогда постоянное население за счёт нанимаемых хозяевами контор и заведений работников увеличивается до четырёх сотен. Зимой же здесь остается человек двести постоянных жителей, и случайных людей среди них не встретишь.
Здесь практически нет уличного электричества, всё на масляных светильниках — четыре улицы, расположенные крестом, ночью погружены во тьму, хотя в соседней речушке под названием Юкон и лежит погружная турбина: электричество дорого и подается лишь в дома наиболее влиятельных и успешных людей. У немногих имеются небольшие электрогенераторы, но запускают их очень редко, мало топлива. Из радиостанций — лишь «уоки-тики» членов группировок.
На противоположном берегу реки, через вытянутый остров, поросший низким кустарником, и узкую протоку находится местечко с названием Урочище Монгола. Тамошних жителей никто не любит, считается, что они козлы и стучат всем подряд.
— Только никакой он ни монгол, лишь морда страшная, — неприязненно поведал Бонанза. — Обыкновенный индеец-ирокез с семьёй. Плохой он человек, не вздумай с ним связываться — так и не заплатил мне за починку лодочного мотора, представляешь? Ну, ничего, ещё пересекутся наши тропы.
Никаких особых благ цивилизации в Доусоне не водится.
Для ценителей прекрасного есть недорогая таверна «Подмышки», где за стареньким белым пианино вечерами сидит подслеповатый Прилипала Боб, легко наигрывающий популярные мелодии со всего мира. Я и туда заглянул — в зале было тихо, пыльно и пусто, вся культурная жизнь в Доусоне начинается вечером.
— Так что там насчёт белорусов? — напомнил я.
В помещении таверны стемнело, служки начали последовательно зажигать масляные светильники на стенах. Ещё один парнишка притащил аккуратно нарезанные сухие плашки, положил их горкой возле большого стандартно-локального камина. С учётом начавшегося слабого дождика — самый уют.
— Знаешь, друг Тео, — признался уже прилично захмелевший Бонанза, — если честно, то я впервые услышал про белорусский народ именно от тебя, до этого момента я даже не знал, что такие существуют. Слушай, а русские тебя не устроят? Говорят, они обосновались в устье Большой Реки. Крепкая община, сейчас все следят за её движениями.
— Зачем они мне нужны! — возмутился я. — Мы, честные белорусы, с таким трудом добились независимости от них, думай, что говоришь, Джо!
— Ладно, ладно, я понял, независимость это главное, — примиряющее приподнял руку ирландец. — Обещаю сразу же сообщить, если что-то узнаю. Так где же твой друг?
На улице уже темнело, друг действительно что-то задерживается. Но тревоги я не ощущал, улицы полны прохожих, жизнь идёт своим чередом.
— Кстати, о русских, — попросил я, — расскажи, что знаешь.
— Да никто ничего не знает!
— Откуда тогда данные? — резонно усомнился я. — Радиоперехват?
— Сканеры кое у кого есть, — заметил мой новый товарищ, — пробовали слушать, но все переговоры зашифрованы. Да и вряд ли кто-то в Доусоне знает русский язык.